—Плачь! Плачь! Плачь! Он ушел, теперь ты можешь плакать, он не увидит твоих слез. Поплачь, тебе легче будет! Не держи слезы. Послушай, что говорю, — поплачь, и отпустит.

Она стояла передо мной с белым, как полотно, лицом. Словно кто-то выпил из него всю кровь.

—Ну поплачь…

—Ха-ха-ха, — хрипло засмеялась она.

—Это не смешно! Он мог бы купить ожерелье, но пришел сюда, чтобы сделать тебе больно! И он сделал!

—Ха-ха-ха.

—Да, я знаю, каково тебе сейчас. Могу представить. Ты спускаешься с горки, ты не смеешься. Слезы текут из твоих глаз. Он берет ее за руку. А это должна быть твоя рука. Он обнимает ее. А должен обнимать тебя. Но тебя он не любит. А хочешь знать, почему? Да потому, что она — лучше. Она — настоящая, а ты — нет. Вспомни, что он сказал. Она похожа на тебя. Ты, наверное, сейчас спрашиваешь себя, почему он предпочел подделку, когда есть оригинал — ты. Но горькая правда в том, что это она — оригинал, а ты — подделка. Он это понял и ушел от тебя. С ней он будет засыпать и с ней просыпаться, а тебе осталась только боль.

—Ха.

—Не смейся, это не смешно.

—А ты замолчи! Не говори со мной, твои слова удесятеряют мою боль.

—Лучше выплакать ее сразу, чтобы в тебе не осталось ни капельки.

—Нет-нет, только не слезы. Только не слезы.

—Его рука большая и теплая. Твоя ладонь могла бы в ней раствориться. Но держит он за руку не тебя. А ты больше никогда никого не полюбишь. Всю жизнь будешь любить его одного. Ты всю жизнь будешь несчастлива.

—Нет-нет, — мотает головой, отбиваясь от моих слов.

Подходит к шкафу, открывает дверцы, забирается в него, закрывается с той стороны. Из шкафа доносится глухой смех. Вот тварь! Не заплакала!

*

Сегодня ночью мы обе в клетках — я в стеклянной, она в деревянной. Разница лишь в том, что я хочу выйти из своей, но не могу, а она может, но не хочет.

Комната молчит и не шелохнется, как будто ничего и не было.

Я размышляю о любви, представляя себя инопланетянкой. Ведь если взглянуть сверху, то никакой любви нет. Никакой, даже самой тонкой ниточки между ним и ней инопланетянину не разглядеть, потому что ниточки не существует. Она сама себе все придумала.

Значит, любовь — выдумка людей. Он (его имя мне теперь произносить в сто раз противней) живет счастливый, наслаждаясь каждой секундой, и совсем не чувствует, что она его ждет, как ей из-за него больно. Просто потому, что ожидания тоже нет. И боли нет. Вернее, есть, но все это заперто в ней, как я заперта в клетке. С другой стороны, вот люблю же я Кота. Но моя любовь точно другая. Я люблю Кота для того, чтобы мне было хорошо. А она любит того, другого, чтобы ему было хорошо. Такая любовь убивает. Такая любовь загоняет в шкаф, как в гроб.

Утро. Нет, в комнате точно что-то изменилось — из нее ушла жизнь. Зеленое пятно сохнет под покрывалом. Она тяжело дышит в шкафу. Адамас тускло мерцает, оскверненный прикосновением грубого пальца.

Хотела бы я видеть выражение ее лица, когда она проснется в шкафу. Хотела бы я знать, помнит ли она во сне, что произошло вчера. Или сон — спасение от боли? У меня нет даже сна, но мне и не больно.

Впервые в жизни я хочу, чтобы пошел снег. Даю себе сорок восемь часов. Если за это время она не заплачет, я лягу и умру. Тикайте часы, тикайте.

Дверца шкафа скрипит. Отворяется. Появляется нога в полосатом носке. С опаской нащупывает пол. Вторая нога — без носка. Турмалиновые ногти кажутся единственным ярким пятном в сером утре. Показывается ее лицо, надутое невыплаканными слезами. Щеки висят, как переполненные бурдюки. Она уже вспомнила все — видно по погасшим глазам. Она точно русалка. Только русалка может не пролить ни слезинки.

Вылезает из шкафа, опираясь об пол руками. На коленках ползет к стеклу. Смотрит. Смотрит! Смотрит! Как мне надоело повторять одно и то же по утрам — смотрит!

—Это ты виновата, — сипло говорит мне.

—Я?

—Если бы не ты, не твои дурацкие советы и глупый смех, я бы сказала ему, как сильно его люблю. Он приходил, чтобы это услышать. — Надежда снова сверкает в ее глазах, вернувшись из преисподней.

—Он приходил, чтобы заказать ожерелье для своей девушки, — напоминаю ей.

—Нет! Он бы мог купить любое в любом магазине, но он пришел ко мне! Потому что все это время ждал моих признаний. Если бы было по-другому, он бы ни за что не пришел, зная, как сделает мне больно.

—Он к тебе пришел, потому что ему нет никакого дела до твоей боли.

Она задыхается. Руки дрожат.

—Он даже не думал о твоей боли, — продолжаю я, — и это — лучшее доказательство его нелюбви. Ты ему безразлична, и вчера он это подтвердил.

—Это неправда! — она закрывает лицо руками.

—Правда!

—Чтобы это проверить, я должна была сказать ему о своей любви. Я должна была рассказать ему о том, как ждала его, как думала о нем, о том, что я готова для него на все. Что он — самый родной человек на свете!

—А твой брат?

—Не напоминай мне о брате!

Она кусает пальцы. Ее глаза сверкают. Кажется, я что-то нащупала в ней — какую-то слабую жилку, поэтому продолжаю:

—Разве не его ты должна любить больше всех?

—Это разное! Разное! Тем более что он… Что у него… Я не знаю!

—Что «не знаю»?

—Ничего.

—Как дела?

—Не знаю.

—Что «не знаю»?

—Я давно догадалась — ты хочешь свести меня с ума. Если бы не ты, я бы ему все рассказала.

—Унизилась бы перед ним.

—Ты не понимаешь! Почему ты не понимаешь, что в любви нет ничего унизительного?! Я так его ждала, — скулит, — и он пришел. Он искал повод, чтобы прийти, а я…

—Ты хочешь знать, почему он к тебе пришел? Ты уверена, что ты хочешь знать?

—Говори.

—Я-то скажу… Он пришел к тебе, потому что ты — мастер. Ты родилась мастером. У тебя дар. Он знал, что именно ты создашь для его девушки шедевр. И он пришел к тебе потому, что других мастеров не знает, а ее любит и хочет для нее только шедевров. Мы всегда хотим лучшего для тех, кого любим.

—Я не хочу быть мастером, — хнычет, как маленькая девочка, но глаза остаются сухими. — Не хочу быть мастером. Не хочу, — мотает головой. Сальные волосы падают на лоб, закрывая складку, которая за ночь в шкафу стала глубже.

—Но ты мастер, хочешь этого или нет. Твое предназначение — создавать шедевры. А они создаются только через боль. И он это знал.

—Если это так, то он должен быть исчадием ада!

Вот почему я всегда боялась произносить его имя: он — исчадие ада. Его невозможно описать. У него есть лицо, и в то же время его нет. Ты видишь его и знаешь, какой он. Но когда он уходит, не можешь вспомнить ни единой черты. Он словно безлик. У исчадий нет лица. И такие исчадия приходят к мастерам лишь за одним — за шедевром.

Только соединившись, небо и подземля, рай и ад дарят человечеству шедевр. Но мастер должен пострадать из-за исчадия. Как она глупа, не понимая, что и ад, и рай благоволят к ней одинаково, испытывая любовью. Всего лишь любовью, а не несвободой.

Но это все теории. Я знаю, что она — ангел, но не уверена, откуда она пришла — сверху или снизу.

Снизу. Да, снизу. Она жестокая тварь и не плачет.

Сверху она прийти не могла — отдала брата, заперла меня.

У нее в голове — зеркальце и пластинка.

А в груди вместо сердца — пустота.

Я вру, когда говорю ей — ты мастер. Сумасшедшим надо потакать. Скажу-ка ей другое — вдруг заплачет?

—Ты думаешь только о себе, а должна думать о вечности — что останется после тебя? Сама посуди, будь ты счастливой, стала бы ты творить? Мечтала бы о шедевре? Нет, ты погрязла бы в своей глупой любви, затянувшей тебя, как болото. Дар выбрал тебя, и ты должна заплатить за него болью! Только через боль рождаются шедевры! Смирись с тем, что тебе никогда не стать счастливой. Боль — для избранных.

—Я могла бы оставить после себя ребенка!

—У тебя больше нет матки! Ты сама отдала ее Липкой!

—Как ты мне надоела! Я готова умереть, лишь бы избавиться от тебя!

—Умри.

—Я тебе не верю. Нет у него никакой девушки.

—Да-а-а?

—Он ее придумал. А описал меня.

Если бы она не произнесла этих слов… Но кажется, она сама приняла решение уйти и все, что делала и говорила с тех пор, было лишь еще одним стежком, подшивающим ей дорожку — вверх или вниз. А я всего лишь цеплялась за ее слова, видя в них свой шанс выйти на свободу. Может быть, последний. Говорю же — жить мне осталось недолго. Стоит ли винить меня во лжи? В том, что я сама толкала ее к выходу? Впрочем, еще неизвестно, кто кого толкал. Но одно могу сказать точно — она сама дала мне в руки слабую ниточку, по которой я карабкаюсь к свободе, зная, что никогда не раскаюсь — слишком много горя и зла она мне уже причинила. Поэтому я и произнесла эти слова, которые стали началом того, что потом с ней случилось.

—А собери ожерелье для нее, — сказала я. — Но собирай его, как для себя.

Она вскочила, словно в ней распрямилась пружина. Глаза загорелись больным блеском. Выдернула из шкафа джинсы и свитер. Держа их под мышкой, выбежала из комнаты. Куда она собралась?

Открыла входную дверь и впервые вышла из дома ненакрашенной.

—Запомни: как для самой себя! — закричала я ей вслед.

*

Ни на капельку, ни на грамм не верю в ее талант. Я ей наврала, надеялась, она заплачет. Час распиналась перед ней. Но эта хвостатая тварь твердая, как кремень. Драгоценное время уходит. Я гнию. Она куда-то убежала, и неизвестно, когда вернется.

Звонит телефон. Звонит не переставая. Я точно знаю, звонят из преисподней. Звонит смерть, проверяя, дома ли я. Или она. Лучше бы умерла она. Она все равно никогда не сможет стать счастливой. Ни бриллианты, ни норковые шубы, ни коты, ни юла не осчастливят ее. Она все равно всегда будет искать причину для несчастья. А может быть, она действительно мастер? Может быть, она запрограммирована на боль и несчастье, как все мастера? Нет-нет! Мастер — я. Она — слабое ничтожество.

Будь у меня камни, я собрала бы для смерти прекрасное ожерелье. Смерть ахнула бы, накинула его себе на шею и скрылась, оставив мне жизнь. А пока она продолжает звонить, и каждый звонок больно отдается в моем пупке.

*

—Что с тобой? Скажи мне, что с тобой? Кот пытается взять ее руки в свои. Она сцепила их замком и притянула к груди. Он старается разжать, но она упирается, крутится, как червяк, змеем извивается.

—-Пожалуйста, скажи, что с тобой случилось?

—Зачем ты пришел? — мотает головой. — Вчера ты был занят, тебе и сегодня не надо было приходить.

—Да что с тобой?

—Я просто хочу, чтоб ты ушел. Уходи, — она отдергивает руки.

Кот поднимается с пола и смотрит на нее сверху вниз.

—Уходи, — повторяет она, не поднимая глаз.

—Нет, не уйду.

Снова хватает ее за локти, пытаясь поднять. Она упирается. Дергается.

—Отстань! Отстань! Не трогай меня! Уходи!

Кот тянет ее из угла. Я вижу, как напрягаются мышцы на спине. Но она отталкивает его.

—Ну хорошо, — выпрямляется Кот. — Я уйду. Только объясни, почему ты прогоняешь меня.

—Не говори ему, — прошу я, — не говори.

—Объясню. — Она старается говорить спокойно, но голос у нее на каждом слове рвется. — Я не люблю тебя. И никогда не любила. Я всегда любила другого. А ты был — просто так.

—А я люблю! — кричу я, обнимая стекло. — Кот, я люблю тебя! Не уходи!

—Теперь ты можешь идти, — сухо говорит она. Кот поворачивается в мою сторону. Я ждала увидеть на его лице боль и несчастье, но на нем — только белые блестящие зубы.

—При чем тут любовь? — спрашивает он, и в его голосе мягко сплетаются шерстинки. Держит спину прямо, и мышцы на ней больше не встают колом.

—Как при чем? — спрашивает она, поднимаясь с пола.

Подходит к Коту и смотрит ему в глаза. Ее голые ресницы дрожат. Я слышу, как спокойно бьется сердце Кота. В ее груди — ни звука. Его голова растет в моих глазах, застилает собой все пространство. Я не вижу ничего — ни дивана, ни кровати, ни подоконника, весь мир сосредотачивается на его голове. Больше ничего нет.

—Ни о какой любви речи не шло. Разве я говорил, что тебя люблю? — спрашивает он. — Я думал, что мы встречаемся… просто так.

—Ты меня не любил?

—Не любил.

Кот поворачивает ко мне голову и подмигивает. До меня медленно доходит смысл его слов — он ее не любил. До нее он доходит медленней.

—Ну, я пойду, — Кот медленно поворачивается.

—Иди, — говорит она.

—Не отпускай его! Не отпускай! — бью ладонями по стеклу. — Он больше никогда не вернется. Я знаю, что не вернется! Останови его!

Прежде чем уйти, Кот заправляет рубашку в брюки и подтягивает ремень. Специально не смотрю на его короткие руки, чтоб не разлюбить. Он похож на ее маточное ожерелье, подаренное Липкой, — такой же мутант, собранный из деталей из разных коробок. Но как в ее ожерелье я видела только акациевые семена, так и в Коте я вижу только его голову.

Дверь открывается и закрывается. Звякает плитка. Она возвращается в угол. Я хнычу за стеклом. Шлепаю по нему ладонями. Кот больше не вернется. Мое сердце схлопывается и расхлопывается. Больно. Больно.

—Мне не больно, — говорит она и заводит пластинку. — Мне не больно.

—Позвони ему, — сиплю я из-за стекла, — верни его. Я сделаю все, что захочешь. Ползи за ним на коленях. Только верни его. И я дам обет молчания. За всю жизнь слова не скажу.

—Ползти на коленях? — переспрашивает она. — Ха-ха-ха. Ха-ха-ха. Унизиться перед ним?

—В любви нет ничего унизительного!

—Ты поднимаешься в горку… в горку… ха-ха-ха.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>